Young adult

«Не трогайте парнасского пера, Не трогайте, пригожие вострушки!»

«Не трогайте парнасского пера, Не трогайте, пригожие вострушки!»

О юных девах, не послушавших этого совета

Этот строки адресовал своим современницам Евгений Баратынский, предостерегая в 1826 году прекрасный пол от увлечения литературным творчеством:

Не трогайте парнасского пера,
Не трогайте, пригожие вострушки!
Красавицам немного в нём добра,
И им Амур другие дал игрушки.
Любовь ли вам оставить в забытьи
Для жалких рифм? Над рифмами смеются,
Уносят их летейские струи —
На пальчиках чернила остаются.

И действительно, вплоть до пушкинской эпохи в нашей литературе отношение к дамам-литераторам вряд ли можно было бы назвать уважительным или сочувственным. Да что там дамы: в XVIII веке публиковать свои литературные опыты решался не всякий дворянин-мужчина.

И все же «пригожие вострушки» не боялись пачкать пальцы чернилами: и в XVIII веке, и в начале XIX века женские имена в русской литературе уже были. Правда, стихи женщин-поэтов редко печатались, иногда выходили в сборниках без указания имён авторов.

Известно, например, что стихи писали жены драматурга Княжнина и поэтов Державина и Хераскова. Первыми поэтессами, чьи стихи были напечатаны с указанием авторства, вероятно, были Анна Бунина и Анна Волкова, а после войны 1812 года образованные и литературно одарённые женщины становятся всё более заметными фигурами на русском Парнасе. Достаточно вспомнить имена княгини 3инаиды Волконской, графини Евдокии Ростопчиной, Анны Готовцовой, Екатерины Тимашёвой, Авдотьи Глинки, Елены Вельтман и других. Кстати, издавала за границей свои переводы стихов русских поэтов на иностранные языки и родственница поэта Баратынского – жена его брата Анна Абамелек-Баратынская…

Зинаида Александровна Волконская

Евдокия Петровна Ростопчина

Анна Давыдовна Абамалек-Баратынская

Многие из названных дам с полным основанием могли претендовать на звание писателя: знаменитые литераторы на равных принимали их в свой круг, ценили их творчество. И все же «предрассудок против писательниц» всё ещё был в силе: «...Он задавил, может быть, не один талант, обещавший новую красоту нашей литературе и, может быть, новую славу, – кто знает? Вследствие этого предрассудка большая часть наших дам-поэтов пишет мало, и либо совсем не печатает, либо печатает без имени. Исключений не много», – писал Иван Киреевский в 1834 году.

В нашем обзоре мы вспомним о таких «исключениях» и назовём три имени – Елисаветы Кульман, Каролины Павловой и Юлии Жадовской. Когда-то давно в июле эти удивительные поэтессы появились на свет.

Я слышу хохот твой обидный!
Но, звуки струн моих браня,
Знай, я избрала путь, завидный,
И не догнать тебе меня!

Эти строфы – словно в ответ на пренебрежительное отношение к женским литературным дарованиям – написала совсем юная поэтесса Елисавета Кульман. Родившаяся 17 июля 1808 года, она прожила всего семнадцать лет – умерла от скоротечной чахотки, толчком к началу которой стали воспаления лёгких и переживания за близких во время страшного наводнения, описанного Пушкиным в поэме «Медный всадник».

Елисавета Борисовна Кульман

Обстоятельства её короткой жизни были непростыми. Елисавета была младшей дочерью в большой семье. Её отец, офицер русской армии, отличившейся во многих сражениях под командованием Румянцева и Суворова, умер вскоре после рождения дочери, «оставив в наследство детям своё честное имя и глубокую нищету».

На войне погибли старшие братья Лизы, на попечении матери остались она и младшие братья, средств к существованию практически не было, а прощение на имя государя о пенсии за заслуги отца – отклонено.

Только друзья отца оказывали семье посильную поддержку: образованием пытливой девочки, проявлявшей исключительные способности, бесплатно занимается доктор права Карл-Фридрих фон Гроссгейнрих, ставший не только её учителем, но и публикатором её творчества. С шестилетнего возраста под его руководством Лиза изучает историю, географию, иностранные языки и литературу. В десять лет она начала писать стихи, во многом благодаря поддержке Гроссгейнриха её уникальный талант стал известен.

В самые трудное для семьи время в Петербург неожиданно приезжает ещё один близкий друг отца, горный инженер и писатель Пётр Медер, он устраивает мать Лизы на службу, предлагает девочке учиться вместе со своими дочерями – так у неё впервые появляются подруги-сверстницы, открываются новые возможности в образовании: Медер преподаёт девочкам ботанику, математику, физику, минералогию, им нанимают учителей танцев, музыки и рисования.

«Необыкновенное, восхитительное существо» – Елисавета Кульман знала одиннадцать иностранных и древних языков. Её поэтическое дарование тоже было несомненным: стихи на немецком, русском, итальянском и французском языках, перевод од Анакреона на русский, немецкий и итальянский языки белыми стихами, произведений русской литературы – на немецкий и итальянский языки. Её стихи удостоились похвалы Гёте и других немецких и русских поэтов, Роберт Шуман создал два вокальных цикла на стихи Кульман…

Но при жизни поэтессы не были напечатаны ни одно из её стихотворений, ни одна из её сказок, и только спустя восемь лет после её смерти, благодаря хлопотам Гроссгейнриха, Российская Академия издала книгу «Пиитические опыты Елисаветы Кульман», за которой последовали ещё несколько публикаций в России, Германии и Италии.

Первое (посмертное) издание стихов Елисаветы Кульман

В одном из самых известных её стихотворений, посвящённом греческой поэтессе Коринне, есть такие строки:

Скажите вы по правде,
Осуждена ли небом
Нежнейшая из рода
Людского половина
На вечное младенчество?
Не жены ли издревле
Над гордыми мужьями
Победу одержали
Торжественную, – в знаньи,
Одним мужьям приличном?
Зачем же удалять их
От тех искусств, которы
Из сердца истекают?


Ты, уцелевший в сердце нищем,
Привет тебе, мой грустный стих!
Мой светлый луч над пепелищем
Надежд и радостей моих!
Одно, чего и святотатство
Коснуться в храме не могло:
Моя напасть, мое богатство!
Моё святое ремесло!

Так писала о своём призвании самая известная из наших июльских героинь (родилась 10 июля 1808 года) – поэтесса Каролина Павлова. Дочь обрусевшего немца, широко образованного человека, профессора Карла Яниша, она получила прекрасное домашнее образование: уже в детстве знала четыре языка, слыла в Москве девицей, «одарённой самыми разнообразными и самыми необыкновенными талантами».

Каролина Карловна Яниш (Павлова)

Юная Каролина Яниш рано получила признание в московском литературном кругу, была принята в салоне княгини 3инаиды Волконской, где бывали Пушкин, Веневитинов, Баратынский, Дельвиг, Погодин, Чаадаев и другие.

Мы странно сошлись. Средь салонного круга,
В пустом разговоре его,
Мы словно украдкой, не зная друг друга,
Свое угадали родство...
Занявшись усердно общественным вздором,
Шутливое молвя словцо,
Мы вдруг любопытным, внимательным взором
Взглянули друг другу в лицо.

У Волконской девятнадцатилетняя Каролина познакомилась с сосланным в Москву опальным польским поэтом Адамом Мицкевичем. Молодые люди полюбили друг друга, Мицкевич сделал предложение. Однако богатый дядя Каролины, от которого зависело будущее всей семьи, решительно выступил против брака с неблагонадёжным поляком. Влюблённые расстались, вскоре Мицкевич покинул Москву, и больше с Каролиной они никогда не встречались. Много лет спустя Павлова писала сыну Мицкевича: «Воспоминание об этой любви и доселе является счастьем для меня».

Каролина долго не выходила замуж, а брак с известным в то время писателем Николаем Павловым не принёс счастья. Дядино наследство вновь сыграло с ней злую шутку – после смерти родственника она стала богатой невестой, и в обществе считали, что Павлов женился на ней по расчёту.

Поэтический дар Каролины расцвёл в 1840-е годы, поэтессе сопутствовали успех и признание. Она создала свой литературный салон, много писала, активно печаталась в журналах и альманахах, у неё появилась своя узнаваемая поэтическая манера, а её стихотворное мастерство удостоилось высоких похвал литераторов и критики.

Но сложности семейной жизни со временем наложили свой отпечаток на её литературную активность. Легкомыслие мужа, серьёзные расхождения во взглядах с супругом – брак Каролины потерпел крах. Муж промотал её состояние, окончательный разрыв пары сопровождался громким скандалом, которым воспользовались власти, чтобы обрушиться на известного антикрепостническими взглядами Павлова. В его бедах обвинили Каролину, и она под давлением общественного мнения оставила Москву, поселилась за границей. Всё реже появлялись в печати её стихи.

О былом, о погибшем, о старом
Мысль немая душе тяжела;
Много в жизни я встретила зла,
Много чувств я истратила даром,
Много жертв невпопад принесла.
Шла я вновь после каждой ошибки,
Забывая жестокий урок,
Безоружно в житейские сшибки:
Веры в слезы, слова и улыбки
Вырвать ум мой из сердца не мог.

Кончина писательницы в 1893 году осталась незамеченной, а память о её поэтическом наследии почти забыта. Возвращению Каролины Павловой к читателю мы обязаны Валерию Брюсову, отдавшему должное её таланту и мастерству и издавшему собрание её сочинений.



Собрание сочинений К.К. Павловой 1915 года издания

Младшая современница Елисаветы Кульман и Каролины Павловой – Юлия Жадовская – родилась 11 июля 1824 года. Обстоятельства женской судьбы этой писательницы тоже печальны.

Юлия Валериановна Жадовская

Юлия родилась в семье губернского чиновника, принадлежащего к старинному дворянскому роду. Её отец отличался деспотичным нравом и, поговаривали, буквально свёл в могилу её мать, после ранней смерти которой девочка была взята на воспитание бабушкой. Образованию маленькой Юлии никто не уделял особого внимания: девочка родилась, как тогда говорили, калекой – у неё не было кисти левой руки и двух пальцев – на правой.

Болезненный заброшенный ребёнок пристрастился к чтению, сам научился писать. В тринадцать лет Юлия оказалась в Костроме у своей тёти, поэтессы и страстной любительницы литературы Анной Ивановны Готовцовой, там же в Костроме она в пятнадцать лет поступила в частный пансион.

Во время учёбы её незаурядные литературные способности и успехи в русской словесности были замечены молодым преподавателем пансиона Петром Перевлесским (впоследствии видным педагогом и филологом, профессором). Он поощрял её первые поэтические опыты, и после того, как пансион закрылся, стал её домашним учителем.

Учитель и повзрослевшая ученица полюбили друг друга, но их желанию обвенчаться воспротивился суровый отец девушки – бедный сын дьякона и бывший казённокоштный студент не был достойной партией. Юлия покорилась и оказалась в домашнем заточении – провела под опекой отца долгих двадцать лет.

Творчество было главным утешением в её безрадостном существовании, а пережитая драма, память о несбыточной любви – главным мотивом стихов и прозы писательницы.

Я всё ещё его, безумная, люблю!
При имени его моя душа трепещет;
Тоска по-прежнему сжимает грудь мою,
И взор горячею слезой невольно блещет.

Я всё ещё его, безумная, люблю!
Отрада тихая мне душу проникает,
И радость ясная на сердце низлетает,
Когда я за него создателя молю.

Со временем отец заинтересовался поэтическими опытами дочери и, стремясь дать ход её дарованию, повёз Юлию в Москву и Петербург. В Москве девушка встретилась с Михаилом Погодиным, который оценил её талант и опубликовал её стихотворения и этнографический очерк в «Москвитянине» – с тех пор стихи Юлии часто печатались в этом журнале. Позже, во время второго пребывания в Москве в круг её знакомств входили многие известные славянофилы: Алексей Хомяков, Иван Аксаков, Михаил Загоскин.

В Петербурге девушка знакомится с поэтом князем Петром Вяземским, писателем и критиком Александром Дружининым, писателем Иваном Тургеневым и другими литераторами. В 1846 году в северной столице выходит первая книга её стихов, давшая её известность.

Вслед за «Стихотворениями» издаются повести, рассказы и роман Жадовской, которые были встречены критикой неоднозначно – многие сочли, что талант Жадовской-прозаика оказался слабее её поэтического дара. Стихи же стали печататься всё реже, и после 1861 года Юлия совсем прекратила свою литературную деятельность.

Возможно, что одной из причин тому стал её брак с давним другом семьи, пожилым доктором Севеном – это замужество наконец освободило Жадовскую от материальной и нравственной опеки отца, но наложило на женщину новые обязательства.

Юлия умерла в своём имении под Костромой в 1883 году – в июле…

Что чувствовала я в минуту роковую,
И сколько я в тот час перестрадала –
То знает бог, то знает это сердце!
Казалось, всё во мне убито было;
Способность лишь страдать одна мне оставалась –
Способность жалкая! Я всё пережила…
Я думаю, что самый смерти час
Не может быть труднее и ужасней.
Смерть – что она? Покой, забвенье, сон,
Блаженство, может быть… А в ту минуту
Ни умереть и ни уснуть я не могла!

Издания стихов и прозы Ю.В. Жадовской разных лет